Для меня это было удивительным, и, конечно, стартовая позиция представлялась очень сложной, когда имелся такой контекст. Читки – это же и есть спецпроекты. На первых порах это создавало дополнительные сложности, деструктивный перекос: идея здравая, но в первое время она работала на минус. В итоге организаторы тех читок, продолжая и по сей день работать в театре, организовали свой отдельный, частный независимый проект, что в принципе прекрасно. А потом уже другие организовали другой частный проект – ровно год назад. В общем, театров в Челябинске становится всё больше.
И всё же как вы увлекли коллег? На какой интерес вы поймали этих первых артистов, первых сотрудников цехов – или они сами себя поймали? В чём был их мотив?
Тогда в театре был некоторый творческий кризис, недовысказанность в творческом плане у артистов и сотрудников. Они, как и я, видели большой потенциал в театре, не всегда реализованный на сцене. Тогда менялось руководство, менялась, наверное, целая эпоха в театре (сейчас, по прошествии пяти лет, это стало очевидным). И нашлись люди, которые были готовы работать намного больше, чем они должны, и этим грех было не воспользоваться. И без меня наверняка что-то тоже родилось бы, но другое. Видимо, в воздухе летала эта энергетика: мы что-то хотим менять, мы хотим делать что-то дополнительное, надо это организовать.
Когда я пришёл в театр педагогом-организатором, не было никакого отдела маркетинга. Мы создали с заинтересованными коллегами «самопровозглашённый отдел маркетинга»: собирались, придумывали и обсуждали – но, скорее, какие-то рекламные вещи для социальных сетей. А первые блоки спецпроектов придумывались спонтанно, иногда в диалоге с руководством, иногда чуть ли не в споре. Нам говорили: «Да это нельзя сделать. На это никто не придёт». Я говорил: «Давайте попробуем. Дайте, пожалуйста, шанс, возможность!» – «Хорошо, делай». И мы приглашали местных режиссёров, режиссёров из соседних городов – из Екатеринбурга, например, и проводили серию читок. Руководство видело, что есть прекрасные новые пьесы, есть большой интерес зрителей, что в этом направлении можно развиваться, – «ну ok».
Потом мы делали уже какие-то другие дополнительные спецпроекты, экскурсии, встречи, практически эскизы спектаклей. Проверяли разные форматы и понимали: это хорошо, это сделано удачно; или: это плохо, это пока не работает или вообще не будет работать, будем дальше искать. Первый год проходил в такой бессистемной, интуитивной, но активной, интересной, живой работе, в экспериментах с форматами, с аудиторией.
А в какой момент вы в первый раз почувствовали, что руководство начинает вас поддерживать, и в чём эта поддержка выразилась?
Например, мы придумали акцию «День зрителя». Тогда в День театра была всероссийская акция «Театр.Go», которую проводила билетная платформа «Радарио»: можно было со значительной скидкой купить много билетов, – и мы видели, что в один день происходят существенные продажи. Мы подумали: а почему есть только День театра? Пусть будет и День зрителя. Придумаем марафон событий, которые будут проходить каждый час, плюс в кассе можно будет купить билеты на весь ближайший репертуар за полцены. У зрителей событие вызывало большой интерес, покупали очень много билетов. Дирекция увидела, что за один день мы побили рекорды продаж вообще за всю историю театра, за 50 с лишним лет, и убедилась, что это работает, это не какая-то блажь.
Важно понимать, что все спецпроекты были бесплатными для зрителей. Это была принципиальная позиция, потому что мы экспериментировали, не могли отвечать за качество, и для зрителей это тоже был эксперимент – решиться участвовать во всё этом. Но было подозрение, что зрители, посещающие спецпроекты бесплатно, будут всё больше ходить на платные спектакли. Таки случилось.
Потом, спустя год самостоятельной «любительской» работы, пришла идея это систематизировать и организовать Лабораторию зрителей. До того были отдельно репертуар, отдельно спецпроекты. Теперь спецпроекты начали окружать или предварять премьеры, напрямую работали на знакомство с будущим спектаклем, его продвижение. Мы устраивали встречи с режиссёром, драматургом, художником будущего спектакля; знакомили шире с пьесами данного драматурга, если это новая, современная пьеса; проводили мастер-классы и другие формы активности, связанные с премьерой. Зрителей пустили в закулисье, в иную среду, начали показывать безумно интересную для них театральную кухню. Главное – началось разрушение шаблона, что театр для зрителя – это только кресло в зрительном зале: сел в кресло, попросили выключить телефон, погасили свет, занавес раздвинулся, и ты смотришь на то, как люди «носят пиджаки, пьют чай» и так далее. Мы стали показывать зрителям, что театр делают такие же обычные люди; что драматурги, авторы пьес, могут быть намного моложе, чем ты; что драматург –не тот, кто давно умер, а современный живой человек, и театр – это очень живое дело, и в этом одна из его прелестей. Мы давали понять, что неважно, какой жанр, неважно, по какой пьесе будет премьера, важно, что́ именно это будет, каким будет.
Плюс был ещё и в том, что такая работа сошлась с графиком театра. Все спецпроекты стали учитываться в графике перед премьерами точно также, как репетиционные точки. На организацию проектов уже в расписании официально начали выписывать звук, свет, монтировщиков, закреплять конкретную площадку, вызывать все зрительские службы. Это было переходным моментом: принятие всей дополнительной работы в официальную сетку, официальная ставка в расписании на основе служебной записки, в которой я всё, что нужно, расписывал. Директор составляла приказ, который подписывали начальники задействованных служб, после чего все обязаны были включаться в процесс. Артистов всё равно не заставишь, но и они начали искренне подключаться. Если прежде кто-то говорил, что никогда в читках не будет участвовать, что это какая-то болезнь современного театра, полная чушь, пустая трата сил и времени, то сейчас они так талантливо и активно участвуют и в читках, и в других спецпроектах! Они поняли все плюсы для себя. Поняли, что это интересно, что это работает, что это очень востребовано у зрителей. А главное – что это тоже театр, ничем не хуже, не лучше; это такая же работа, такое же искусство.