Владимир Николаевич Чикишев 37 лет руководит театром «Пиано», в котором играют глухие дети. Когда этот театр показывает спектакли на больших и престижных театральных площадках, например, в МТЮЗе, Доме актёра, Учебном театре ГИТИС, зрители не догадываются, что перед ними дети с ограниченными возможностями. Скорее наоборот, публика уверена, что это необыкновенно одарённые, благополучные, свободные и счастливые дети. В каком-то смысле так оно и есть. В 2012 году В. Н. Чикишев стал директором интерната, в котором до этого работал и теперь снова работает педагогом дополнительного образования. Директором он пробыл несколько лет, но за эти годы интернат полностью преобразился. Эта беседа состоялась в 2013 году, когда только что закончился уникальный ремонт и преобразования были в самом разгаре.
Беседу вела Александра Борисовна Никитина. Материал был впервые опубликован в Учительской газете.

Перед текстом мы хотим поместить несколько видеофрагментов, заснятых в нынешнем, 2023-2024 учебном году:

Вкусная репетиция (смотреть)

Школа импровизации 1 (смотреть)

Школа импровизации 2 (смотреть)

Школа импровизации 3 (смотреть)

Сайт Театра Пиано

Первое, что хотелось сделать – это повесить большие портреты детей по стенам – лица, глаза. Чтобы они смотрели – от потолка до пола. Мы сделали два больших монитора, и там море файлов, фотографий, сенсорный экран, и дети сами находят, что им интересно. Я в 8 утра прихожу, они уже сидят и смотрят фрагменты вчерашних репетиций. Мы сразу выкладываем все интересные события по школе. И они начинают работать: акцент, позитив. И около этих экранов всё время стоят люди, и это лучше, чем игры в мобильных телефонах. И это не только электроника - это художественный подход. Работает серьёзный фотограф, и взгляд мастера передаётся - на этом дети тоже воспитываются. Как сказал кинорежиссёр Александр Сокуров: сейчас все пожиратели картинок. Это тоже очень важно учитывать. Происходит слом эпох.

Конечно, в интернат подходит молодёжь - живая, инициативная. Много волонтёров. Но они ещё совсем не уверены в своих педагогических силах. Педагогическая специфика трудная – сурдоперевод, глухие дети.

Поэтому очевидно, что в таком сложном социальном институте, каким является интернат для глухих детей, необходимо создавать интеграционные ниши, игровые пространства с иной атмосферой.

У нас воспитываются дети, которые не слышат, но прекрасно видят, и цепляют любую деталь интерьера, пространства, слушают его ритм. И очень важно создать для них такое пространство, чтобы оно их уже воспитывало, настраивало определённым образом. Но, конечно, не достаточно перекрасить стены, каким-то особым образом расставить позитивные акценты и выстроить какие-то информационно-ритмические композиции. Конечно, очень важно, включить детей в дело. Они должны что-то делать, у них должна быть реальная практика. И этих форм кроме театра может быть много. Но! Кто этим будет заниматься? Педагог? Или какие-то специальные люди? В нашей реальности этим занимаются творческие люди, которые воспитаны на практике театра, которые не то чтобы влюблены в театр или по-своему упёрты, но меряют жизнь усилиями, шагами. И верят в эволюционный путь движения по шажочку, по капельке. Так вот, насыщая пространство какими-то образами и идеями, мы влюбляем детей в творчество. Конечно, это любовь - концентрация тепла и любви. И это не значит, что добрые воспитатели и педагоги не могут заниматься педагогикой искусства. Конечно, могут. Но здесь нужен ещё и некий профессиональный подход: понимание времени и пространства – как в этих условиях сконцентрировать усилия, и так использовать инструменты, чтобы был результат, чтобы пошла реализация. Очень важно, чтобы не было бесконечного процесса обучения ребёнка, а было его включение в такую игру, в которой он сам себя будет обучать и накапливать через практику нужные ему ресурсы, а ещё уверенность. Но это очень серьёзная задача, требующая очень серьёзных интеллектуальных усилий и понимания всех компонентов и возможностей, в том числе и понимания всех людей, которые в этом участвуют. Это большой спектакль.

У нас на 65 детей 85 взрослых, и нельзя не задуматься об этом соотношении очень серьёзно. Даже несколько вялых и инертных взрослых, а не дай Бог ещё и агрессивных, могут испортить всю композицию. Тут невольно подумаешь, что бедные дети всегда в меньшинстве. Тут не просто разобраться в приоритетах. И пока мы разбираемся, где ключевые моменты и узлы, мы просто занимаемся строительством и создаём одно за другим особые игровые пространства. И они работают помимо нас. Это не только театр «Пиано», но и игровая «Наутилус».

«Наутилус» – это такое пространство, которое позволяет делать то, что сложно в театре. Театр – это всегда особая концентрация и движение к спектаклю. А «Наутилус» – это место, куда ребёнок заходит сам, и там не нужен режиссёр. Там нужно, чтобы сохранялась интрига. Заходя туда ребёнок должен понимать, что его жизни не хватит на то, чтобы переиграть во все предложенные игры. Чтобы всё перепробовать. Он должен быть максимально заинтригован всеми уровнями: эстетическим, функциональным. Там может быть много всяких фокусов, чтобы усилить мотивацию ребёнка. Это обучающее пространство, в котором очень много функциональных элементов и арт-объектов. Это то, о чём мы всегда мечтали. Это пространство, где пересекаются интересы школы и театра, творческой, образовательной части школы. Создаётся сайт «Наутилуса», где есть описания игр и указано время, которое дети могут использовать. И они должны понимать, что тут всё структурировано. Через адаптированные описания игр и на жестовом языке в театрализованной форме им всё это объясняется, и они начитают понимать смысл этих игр и конструкторов. Но все их охватить невозможно. Дети выбирают. И когда они только ещё идут на первые уровни игры, им подкладывают какие-то новые слова и какие-то задачки. Им создают препятствия в виде заведомой путаницы и специально допущенных ошибок. И в этом участвуют педагоги. И этим же занимаются в классах, хотя и не в игровой форме. А в подводной лодке - всё игра, и игра в игре. Педагоги думают о том, как попасть в этот класс, и как выбрать время, как договориться с детьми, потому что один хочет одно, а другой другое. Но договариваться придётся, потому что время не резиновое, оно структурированное. Всё четко. И тогда уже на подходе к этому пространству они понимают, что придётся считаться со многими факторами. И тогда стихийное, часто базарное, хаотичное мироощущение незаметно, через игру, а не через нравоучение и не через палку, начинает постепенно меняться. Дети быстро, мгновенно, договариваются друг с другом. Это то, чего нет в театре, потому что там нельзя совсем убрать фигуру режиссёра. Хотя я и стараюсь быть вообще незаметным. Я им стараюсь много всего накидать, чтобы казалось, что они сами всё делают. Но в «Наутилусе», в игровом пространстве, точно никакого режиссёра нет. Там есть воспитатели, которые посматривают за ними, собирают корзины игр, раскладывают их, потом ещё нужно аккуратно всё сложить, помочь детям переобуться. Там всё довольно сложно и хрупко. И это тоже работает, и даже эстетически на глубинном уровне. Художники вылизывали каждый сантиметрик. Здесь можно проводить тематические уроки: есть экран, и есть технологии, которые позволяют посещать виртуальные экскурсии по музеям, причём в игровой форме. Например, можно пойти в Планетарий. Там есть элементы сенсорной комнаты, зоны уединения, гнёзда.

Малыши у нас в детстве не доигрывают. Они приходят в школу, и у них под партой куклы. Перемена – и они их вытаскивают. Им нужна возможность нырнуть в игру. Есть у нас сухой бассейн. Кажется, эка невидаль! Но он с грандиозной подзвучкой и подсветкой, которая реагирует на звук, которая мотивирует их к речи. Они ныряют во всё это и пытаются понять, откуда что идёт. Человек 8 в небольшом бассейне, в очень плотном контакте среди этих шаров – чего они только не творят! Он их влечёт и манит. Мы не можем всех детей вобрать в театр, но всех можем отправить в «Наутилус». И там есть дети, которые прекрасно реализуются в спокойных интеллектуальных формах, например, в песочной анимации. У нас там есть столы песочной анимации. А для них это – мир трансформаций и превращений, но совсем иной, чем на сцене. Там он рисует всем телом, а здесь ручками он набирает совсем другой опыт. И может это делать часами, погружаясь в поиски закономерностей.

Это прекрасное образовательное пространство – вторая часть театра. Но там не попрыгаешь и не побегаешь. Значит, нужно ещё одно пространство – лазательное, ползательное, цирковое – джунгли такие. Они же ходят по коридорам и легко делают сальто и мостики – это такое поколение детей. Энергии море, она высвобождается. Они не пригашены, не напуганы, они свободны. Значит, их нужно запускать в безопасные пространства, где бы они вырабатывали нужный опыт через всякие тактильные практики, и при этом взаимодействуя друг с другом – чтобы не причинить вреда друг другу. И это тоже очень важно. А как их ещё научить?

Когда мы создаём такие пространства, то получается целостный комплекс. Они позанимались в театре, и показывают мне, что пора в «Наутилус», в игровую. Но при этом я наблюдаю старших детей, которые всего этого вовремя не получили, и они живут большую часть времени в мобильнике. Для них тоже нужно искать какие-то формы включения, другие формы, и мы их ищем, но это требует уже более серьёзных затрат, гигантских! Я не знаю, конечно, что и с малышами-то будет, может быть, они тоже потом перейдут на такую экранно-кнопочную жизнь? Может быть, гормоны будут зашкаливать так, что каждый будет искать свой угол. Но мы по крайней мере ищем выход и занимаемся тем, чем раньше никто не занимался.

– Можно ли чётко выделить те проблемы и задачи, которая решает только педагогика искусства для особенных и для обычных детей?

– Маленькая девочка. Первый класс. Она берёт мячик и просто с ним играет. Она получает необходимую ей радость. Вдруг в какой-то момент она понимает, что можно играть по-другому, с другой степенью условности. И она начинает играть ритмами, формами, выстраивает какой-то танец, который она при этом никому не показывает. Она просто увлечена игрой. И придумывает множество ходов и поворотов. И это уже не бытовое движение, которое для неё норма. Вот это меня поражает: дети в условности искусства очень комфортно себя ощущают. Они продолжают в ней развиваться. Их не нужно туда затаскивать. Они не упираются, мол: «Ладно, это взрослые что-то такое придумали, и мы уж для них, так и быть, сделаем, а сами-то вот будем в футбол играть». Они находят в этом громадный смысл. Я в этом убеждаюсь постоянно. Вот и думай, что вообще в этом смысле может происходить с педагогикой?

А что такое условность? Это вообще другой уровень, другой срез. Дети в этот момент себя совершенно по-другому идентифицируют. Они себя видят и ощущают по-другому. И других видят иначе. Это другой угол зрения, но при этом не нужны никакие умные слова. Это практика, практика, практика.

И включаются другие механизмы, и координация другая. Если говорить о влиянии педагогики искусства, то корень в том, что мы даём ребёнку возможность не повторять и не показывать, не заучивать, а самому пройти исследовательский путь, самому создать свою композицию и не бояться, что кто-то скажет: «А вот всё не так, а вот как коряво, и вот так надо поправить». Фокус в том, что ребёнок сам чувствует, где и что не так. Он видит через других детей, что и как можно сделать лучше. И он сам находит ответы. А уж если ему подсказывают, он быстро находит необходимое, потому что у него уже есть вопросы. Это другой подход. И я убеждён, что его можно использовать во всех сферах жизни детей – для здоровых и с ограниченными возможностями – без разницы. Глаза-то, глядящие в мир одни. Одни амбиции, желание знать, уметь, справиться.

– Попробуем подытожить, что даёт педагогика искусства:
1. Здоровьесбережение.
2. Фермент радости.
3. Подлинное действие и взаимодействие.
4. Выстраивание своей образовательной траектории.
5. Гибкость и вариативность.
Я верно Вас понимаю?

– Да, именно так. Поворот их не пугает, а волнует. Ошибки радуют, потому что радует нестандартность. В этом есть интрига и интерес. Поэтому обращение педагога с какими-то требованиями и задачами не должны пугать, а должны радовать и волновать. И это помножается на природную детскую увлечённость, что необходимо использовать в общей педагогике.

Но мы пока занимаемся какой-то коррекционной жизнью детей. Они приходят к нам после уроков. И мы должны компенсировать то, что не состоялось там. Естественно, сейчас стоит задача системного и комплексного подхода ко всем сторонам образования. Но кардинальные меры тут не работают. Бессмысленно всех увольнять и заново начинать жизнь школы. Мы идём эволюционным путём и наблюдаем, как полученный в театре и всех игровых пространствах опыт отражается уже в школьной части, как это работает с теми педагогами, которые там есть. Я пока не боюсь за детей, хотя некоторые родители пугаются. Они видят контраст отношения. Но я их успокаиваю. Не надо бояться: у детей гибкая психика, и иммунитет хороший. Они это всё время нарабатывают: ощущение накопленной радости им помогает. Помогает не просто противостоять – ни в коем случае – а преобразовывать ситуацию так, что взрослый этого иногда и не понимает. Дети преигрывают взрослых, они режиссируют ситуацию. Но для этого им нужно дать в театре опыт активного участия в жизни.

– Чему бы Вы учили студентов в педагогическом Вузе, чтобы вырастить педагогов для своей школы?

– Преподавали бы всё, и физику, и математику – просто разыгрывали бы всё это. Тут главное изменить стереотип, подход. Сейчас у педагога в глазах написано: «Прямые методы воздействия! Главное - научить!» А это всё грубые инструменты. Чтобы узнать детей, надо с ними повозиться. Надо выйти за рамки урока, нужно и до театра с ними что-то вместе сделать. Может быть, театр ещё и для этого нужен: пройти в какие-то своеобразные игры ни на что не похожие, повзаимодействовать, подвигаться, поиграть, поучаствовать в этой бесконечной истории с поворотами.

– Прежде чем начинать учить учителей предметности, Вы бы учили их тому, что такое педагогический процесс вне урока?

– Я бы сначала вообще убедился – а они смеяться могут? Улыбаться могут? Получать удовольствие и испытывать радость могут? Маленький ребёнок лежит в кроватке, и взрослый наблюдает интересную картину – он смеётся. А, может быть, он смеётся потому что он двигается так, что ему смеяться хочется? Он выбирает эти движения. А эти будущие учителя могут выбрать такие движения, чтобы начать смеяться? Мы видели на тех встречах с учителями, которые я иногда провожу, что люди во время тренинга начинают смеяться. Интересный такой выход энергии от нестандартных движений, форм, кажущихся очень простыми на фоне уже заготовленных коридоров и лабиринтов, на фоне заготовленных учёных представлений о том, как надо. Вдруг всё стереотипное начинает сыпаться и разрушаться – человек начинает освобождаться. И ему радостно от открытия, что всё чуть иначе. И он при этом ещё и контролирует ситуацию, и понимает, что может что-то поправить. И вдруг он обнаруживает рядом с собой ребёнка, но другого. Он его по-другому видит, и себя по-другому видит. Вот с этого я бы и начал, снимая ненужные скафандры. Это и происходит на наших мастер-классах. С детьми-то это проще всего, потому что они мгновенно реагируют, и сразу летят. Со взрослыми нужно время: они вышли после мастер-класса и опять у них всё старое начинается. Идеально было бы брать в свой педагогический Вуз молодых ребят сразу после школы, сначала учить их получать удовольствие от многовариативности, радость от выбора, от спонтанности, от эстетического.

– А потом сразу производственная практика – играть с детьми до того, как изучать предметы? Чтобы научиться детей чувствовать?

– Да можно и урок сразу провести. Это уже от мастера зависит.

– А как их научить в предмете реализовывать вариативность?

– Да по-разному, только не скучно, не стандартно, не в одной мизансцене. Чтобы была живая энергия, интрига, влюблённость. А уж как он это сделает? Каждый по-своему. Вспомните фильм Питера Уира «Общество мёртвых поэтов». Учитель Киттинг на парту встал. Он что-то изменил.

– Вы предлагаете юным студентам конструировать собственные уроки по новому материалу, который они и сами ещё не проходили с Вузовскими педагогами?

– Конечно. Нужен творческий подход. С пониманием, что живые глаза могут и потухнуть, и отвернуться. Как уж будущий учитель будет по потолкам бегать, чтобы этого не случилось? Не знаю. Я тоже бегал и бегаю, чтобы удержать и сохранить это внимание. И здесь не может быть универсальных ключей и никаких гарантий. Но важен предельно доброжелательный и позитивный фон и игровое самочувствие. У меня сейчас пришла новая девочка театральным педагогом - 20 лет. Она во взрослом театре занимается движением и импровизацией. Она приходит к детям, начинает двигаться, но я не чувствую в этих движениях фермента радости. Вот уже задача – научить её делать те движения, которые эту радость дают. Несколько приёмов, несколько провокаций, и она уже совершенно по-другому движется, рот у неё растягивается до ушей – другие ритмы, другие вибрации. Дети мгновенно это чувствуют. Вот и думай, как должен зайти в класс педагог математики, чтобы дети почувствовали эти вибрации?

Я помню на первом курсе на филфаке в Университете на первом уроке психологии, когда все студенты шумели и галдели зашёл какой-то маленький человек. Все думали, что это тоже какой-то студент. А он стоит, смотрит, и вдруг начал читать Юрия Кузнецова «Атомную сказку» он начал читать.

Эту сказку счастливую слышал
Я уже на теперешний лад,
Как Иванушка во поле вышел
И стрелу запустил наугад.

Он пошёл в направленье полёта
По сребристому следу судьбы.
И попал он к лягушке в болото,
За три моря от отчей избы.

- Пригодится на правое дело!
- Положил он лягушку в платок.
Вскрыл ей белое царское тело
И пустил электрический ток.

В долгих муках она умирала,
В каждой жилке стучали века.
И улыбка познанья играла
На счастливом лице дурака.

И потом два часа тишины. Он сел, стал рассказывать о каких-то важных вещах, вопросы задавать интересные. А когда студенты спрашивали: «А какая оценка?» - он отвечал «+3».

- А почему?

- Минимальная двойка. А это – нормально.

Как он всё это делал? По-разному. Вербально. Через поэзию. Миллион способов. Я не говорю, что на математику надо приходить с мячами. Может быть, и не надо. А, может, надо, но не каждый раз. Я привёз из института физкультуры бэушные мячи, штук 200 таких теннисных, жёлтых, и высыпал в театре целую коробку. Ох! Это надо было видеть глаза детей! Их огромное количество – жёлтых на чёрном фоне, да ещё лучи солнца. Два часа они играли, пока их не увели на обед. Это целая галактика! И играли они без меня – я просто привёз мячи и вбросил. Но я наблюдал, как они играют, как они комбинируют, как они составляют пирамидки, когда этих мячей много. Только сложили, а она рассыпается. Они начинают их запихивать в одежду и становятся круглыми, а потом разом высыпают. О-о-о! Счастье то какое. А это всего лишь простейшие способы работы с предметом.

– Всё, о чём Вы рассказываете, пока всё-таки происходит вне урока, во второй половине дня. И лидеры процесса – театральные педагоги. Может быть, можно оставить педагогику искусства и в частности театральную педагогику в зоне дополнительного образования? Как на Ваш взгляд?

– Везде по-разному. В нашей школе мало детей, и поэтому возможны уроки искусства в штатной сетке. Можно так подобрать режимы и программы. Но это потому, что детей всего по 5-6 человек в классе. Можно всё дать попробовать в первой половине дня, а уже во второй дифференцировать – кто к чему больше тяготеет. Это было бы здорово, потому что можно переключать детей. Я, когда услышал у директора московского Центра образования №686 «Класс-Центр» Сергея Зиновьевича Казарновского, что у них расписание может начинаться со сценического движения, то позавидовал. Это для меня пока не досягаемая задача. Нужно понять, как это сделать, но это было бы восхитительно, потому что идут точные, другие настройки на весь учебный день. Но дело не только в первом уроке - весь механизм школы надо выстроить под какую-то гармоническую мелодию. Это же организм. Столько людей, столько характеров, амбиций, претензий. А дети всё впитывают. Ко мне пришла мама одной очень хорошей девочки, и мама очень грамотная. Девочка в первом классе. И мама говорит: «Красными чернилами учительница пишет в тетради – ПЛОХО, и обводит это жирной чертой! Я не боюсь за свою дочь, но не хотелось бы, чтобы у неё портился характер». И объясняет: «Она любит чистоту. Она любит чистую тетрадь, красиво написанные слова. И жирный, красный, обведённый в неаккуратный круг росчерк учителя её ранит. Её чувство красоты начинает как-то колебаться. Она в результате становится чуть неряшливей». Учительница этого не понимает, а мама это очень тонко чувствует. Вот и думай, как настроить учительницу, чтобы она и это понимала? А ведь это ещё и движение, когда учительница выкрикивает: «Говори! Говори!» - как гвозди забивает. Если в немом кино показать, то это как молотком. Что это за ритм такой? А ребёнок это видит. И какие должны быть движения? И какое должно быть выражение лица? Это целая наука - как с глухими детьми нужно общаться, не делая резких движений, как поворачиваться к ним.

– А что для не глухих это как-то иначе?

– Да нет, то же самое, безусловно. Просто здесь это острее. В Англии бывает фестиваль собак-инвалидов. Там глухие собаки и с ними говорят жестами, при этом очень спокойными жестами. Инструктор утверждает, что с ними можно только так, и тогда возникает контакт и понимание.

– Если бы перед Вами стояла задача вести переговоры с директорским корпусом о необходимости внедрения театральной педагогики, как бы Вы аргументировали для своих коллег эту необходимость?

– Мне сложно говорить о директорах массовых школ, где по 1000 детей. Там, наверное, другое видение перспектив. Но мне кажется, что, прежде всего, нужно убедить их в выгодности такого подхода, убедить, что он выведет совершенно на другой уровень, и тут не надо пугаться сложностей. Рано или поздно этим придётся заниматься, потому что это вопросы качества образования. Имеется в виду качество восприимчивости, качество освоения материала. Театральная педагогика даёт совсем другую результативность. Всё стремительно ускоряется, дети быстрее и глубже усваивают материал в состоянии вдохновения. Но словами убедить в этом коллег? Это какие же нужно графики чертить и какие фильмы показывать? Здесь, мне кажется, нужно убеждать примером, реальными достижениями, детьми. Может быть, для этого нужно создать какой-то очень убедительный фильм. Может быть, и не один. Может быть, для этого нужны какие-то встречи, семинары и конференции. Если говорить про нас, то у тут есть что показать – 100%! Можно к нам приехать и смотреть. Я каждый день вижу чудеса, которые творят дети. И это очень убедительно, потому что это точно также переносится на слышащих детей. Самое важное – удержать естественного ребёнка, не прикрытого ненужными условностями. Он сам выбирает меру условности. И тогда это у него получается органично