Отдохнувшие, загорелые к концу августа сползлись в Москву. Но было еще несколько дней до первого, поболтать, поиграть.

Не помню, какая Ира, Чупринина или Баранова, и додумалась:

- Девочки, мы же в шестой класс идем, а до сих пор ничего полезного в жизни не совершили! Людям не помогаем…

- А что мы можем?

- А давайте будем милиции помогать, преступников выслеживать или еще что-нибудь. Давайте пойдем в милицию, скажем, что мы хотим пользу приносить.

- Давайте!

В таких серьезных случаях, я обычно сообщала о наших планах маме. Представляю, что она подумала, но сказала следующее:

- Очень хорошо, что вы хотите приносить пользу. Преступников выслеживать вообще-то очень сложно, у вас может не получиться.

- А что же делать?! – закричали мы все трое.

- А помните, когда вы ходите в театры, там есть такие дежурные ребята с красными повязками, помогают найти свое место, следят за порядком…

Довольно быстро умной маме удалось нас свернуть с милиции на театр. А тогда, действительно, на спектаклях детских театров дежурили школьники.

Детских театров в Москве было два: ТЮЗ и Центральный Детский. Мама посоветовала Центральный Детский. Потом она мне призналась, что выбрала его потому, что до него от нас – две остановки на метро и никаких дорог не переходить.

Мы тут же на это метро и сели. Театр оказался закрыт. Как-то мы допетрили подойти к служебному входу. Там бабулька с дедулькой никак не могли понять, чего нам надо, и, наконец, решили, что нам нужно «в педагогическую часть».

- Пусть одна пойдет, а вы ее здесь подождите.

Пошла Ирка Чупринина. Ждали мы долго.

Наконец, появляется, сияющая.

- Там было их несколько, и одна, как услышала, взяла меня за руку, отвела в другую комнату, все расспросила, и говорит: «Мы теперь с вами увидимся 29 сентября, а 28-го вы мне позвоните». Вот телефон. А зовут ее Юлия Борисовна.

До 28 сентября еще оставался целый месяц.

- Может она сказала – августа?

- Нет, точно, сентября.

И действительно, когда мы, то есть Ирка, а мы – вокруг, позвонила по записанному на бумажке номеру, Юлия Борисовна сразу ее вспомнила и сказала, что прийти надо завтра в 3 часа.

- Там вам все расскажут.

Это было в воскресенье. Пришли мы в театр и, к своему удивлению, увидели, что мы не то что не одни, а столько ребят пришло, что – полный зрительный зал.

- Что, они все хотят милиции помогать?

Короче, это оказалось общее собрание «актива школьников». Так назывались те, кто дежурил на спектаклях. И еще у актива были другие занятия. О них рассказывала высокая пожилая женщина с косой вокруг головы и с очень красивым голосом. Одно из таких занятий, которое мне сразу показалось интересным, называлось «Клуб искусств». О нем рассказывал пожилой мужчина, полная противоположность даме с косой, маленького роста, лысый, а голос не очень приятный, скорее писклявый.

Нескоро я узнала, что они – муж и жена, и очень удивилась. А были они - Надежда Афанасьевна Литвинович, заведующая педагогической частью, и Николай Александрович Путинцев, заведующий литературной частью театра.

В 12 лет взрослых оцениваешь нелицеприятно. Нельзя сказать, что мы как-то с пиететом относились в дальнейшем к этим людям, за глаза иногда посмеивались. Один «активист» сочинил жестокую шутку:

- Н.А. и Н.А. решили: нет детей, так заведем «Клуб искусств».

По прошествии полувека, я прошу у них прощения и низко бы им поклонилась за их подвиг. В 60-х гг. они собирали школьников и создавали свободное интеллектуальное пространство. Встречи проходили, в основном, в малом зале ЦДРИ по субботам, два раза в месяц. Кто только сюда ни приходил! Но об этом речь впереди.

С восторгом мы слушаем обо всем, что сулит участие в активе, но в Клуб искусств могут записаться школьники, начиная с восьмого класса. Расстроились. В перерыве Ирка нас знакомит с Юлией Борисовной. Она молодая и довольно миловидная. Спрашивает, понравилось ли нам, куда хотим записаться. Мы сетуем, что в Клуб искусств можно только с восьмого класса, а мы в шестом.

В момент все решилось.

- Пойдемте, я скажу, и вас запишут.

Мы пошли, и она сказала, и нас записали.

И мы пришли. Потом Ирка Чупринина переехала в Тбилиси, Ирка Баранова через некоторое время перестала ходить, а я в «Клубе искусств» «застряла» до самого конца школы и потом еще на пару лет. И потом еще встречались иногда, а потом уже не встречались, другая какая-то жизнь началась. Но «Клуб» очень хорошо помню, и без него я была бы совсем другой, и жизнь моя была бы менее интересной. Все эти годы, а их уже 50 с тех лет прошло, я время от времени слышу как бы «звоночки» из Клуба, по тем или иным ассоциациям.

Конечно, чаще вспоминаю ребят из клуба, друзей, всякие разговоры, гулянья, песни. Вспоминаю тех замечательных людей, которые приходили на наши «заседания» и так искренне без всяких 12+, 16+ с нами общались. Надежду Афанасьевну и Николая Александровича, честно говоря, редко вспоминаю. Они нам казались какими-то конферансье. Только много лет спустя поняла, что они приглашали, к ним приходили, они все организовывали, продумывали, создавали атмосферу.

Мы, конечно, не знали их биографии. Сейчас, пытаясь найти в интернете об их работе в ЦДТ и сокрушаясь, что ничего, практически, нет, набрела на информацию о том, что Н. А. Литвинович – дочка Надежды Александровны Терновской, крымской приятельницы Чехова, дочери протоирея Александра Терновского, в свое время получившего в дар от Николая II икону. Долгие годы семья ее хранила, хотя в годы крымского голода и позже в 40-ые, когда снова был голод, практически все имущество было продано, чтобы прокормить детей, все, включая подарки государя – золотые кресты с бриллиантами и подаренный Чеховым рояль. Надежду Терновскую называют прототипом Дамы с собачкой. Вот такая, оказывается, это была семья. Но мы про это не знали ни слова.

Вот такие люди сотворяли «Клуб искусств», вроде и сейчас он существует. Через него прошли тысячи ребят, самых разных, никем не отобранных. Тогда в 63-ем рядом со мной сидели Алёша Казанцев, будущий актер, режиссер, драматург, Марина Зайонц, будущий театральный критик, их, к сожалению, уже нет. Не важно, кем и в какой степени успешными стали другие члены клуба нашего созыва. Просто они все были неглупыми, культурными, интересными ребятами, хоть и очень разными.

Потом поняла я, что только наша троица сюда попала самостийно. Остальные активисты пришли с учителями. ЦДТ координировал работу со школами. Мы потом тоже стали как бы представителями нашей 57. Но наш случай, кстати, подтверждает мою старую мысль о том, что инициатива в детском коллективе совсем необязательно исходит от взрослых. Много раз приходилось об этом спорить.

Трудно внятно объяснить, чем наш Клуб был так не похож на существующие сейчас во множестве образовательно-развлекательные мероприятия для школьников. Там не было никаких образовательных или воспитательных, к примеру, задач. Никакой методики развития, никакой логики. Никто нас не учил, не рассказывал, если только о своей работе. Была некая сверхзадача – создать пространство, где люди могли бы расти как зрители, учиться говорить, спорить, понимать особые формы сценического искусства. Проверял кто-то сверху? Может быть, но, видимо, не навязчиво. Помню, Николай Александрович однажды очень раскраснелся и рассердился после выступления у нас в Клубе барда Александра Дулова. Все повторял, что больше он такого не допустит. Не узнаю уж, [что] ему так активно не понравилось, или он испугался. Было чего. А нам нравилось, и мы резво подпевали:

- Из женщин - верст на пятьдесят -
Лишь ты на карточке в кармане.

Самым первым «заседанием» клуба в моей жизни было обсуждение спектакля ЦДТ «Женитьба». По традиции активисты ходили на генеральные репетиции и потом обсуждали каждую премьеру родного театра. На обсуждение Николай Александрович приглашал артистов, режиссера, иногда кого-то еще из создателей спектакля.

Вот тогда осенью 1963 года Анатолий Эфрос поставил гоголевскую «Женитьбу» на сцене ЦДТ. Так получилось, что я попала на это обсуждение, не посмотрев спектакль. Посмотрела я его потом. Постановка была интересной. Не какая-то уж особо резкая, но живая, с забавными находками. Какие-то человеческие вещи там очень органично создавались. Например, пружина Кочкарева. Как он заводился. Почему? Потому что это дело было легкое, неопасное, можно было в него погрузиться полностью, может быть, и забыть, хотя бы на время про какие-то свои неприятности. Как он хохотал, не мог остановиться, и падал, и все валилось, и никак, ну просто катастрофически не мог перестать смеяться. Его Иван Воронов играл. И Подколесин, этот бессильный бунт, когда затягивает, само все куда-то движется непонятно с чего и зачем. Ну, так, значит, тому и быть, не нам уж сопротивляться, бороться. А все-таки, может, можно развернуть все, переделать, выпрыгнуть, к примеру, в окно …

Потом там была еще у лодыря Степана, слуги Подколесина, такая постмодернистская собачка, которая все время путалась под ногами, прыгала и прочее.

На обсуждение пришел Анатолий Эфрос. Взял, просто, и пришел. В клуб школьников. Послушать, что они думают о его спектакле. Вот мы сидим, и приходит Эфрос и садится рядом, вот как мы сейчас с вами сидим. В темной водолазке, лохматый, тихий такой, симпатичный. Я, конечно, совсем мало про него тогда знала, да и не был он еще широко известен. Было ему лет тридцать пять, несколько спектаклей он уже поставил и в Рязани, и в Москве, но все это было довольно небесспорно. Я вдруг почувствовала счастье, наслаждение от того, что этот человек здесь, мы с ним можем, что называется, неформально общаться, от того, как он говорит, как двигается, какие у него умные спокойные доброжелательные глаза. Конечно, я не могла тогда подумать, как много эта встреча мне даст, как часто я буду ее вспоминать, как много он успел рассказать, показать, доказать в тот вечер, хотя был отнюдь немногословен.

Николай Александрович представил Эфроса и предложил ребятам высказать свое мнение о спектакле.

Пауза, пока все стеснялись, была короткой. Много нашлось желающих выступить. И большинство резали «правду-матку». Многим не понравился спектакль.

Претензии были к оформлению: почему декорации не меняются, что у Подколесина, что у Агафьи Тихоновны – одна и та же комната?

(По ходу спектакля, когда вместо комнаты Подколесина должна была появиться квартира Агафьи Тихоновны, из кулис выходили слуга Подколесина Степан и Дуняшка, девушка в доме Агафьи Тихоновны. Они переворачивали скатерть на столе, передвигали несколько предметов, поправляли занавеску и уходили, как бы показывая, что образ жизни у двух господ мало чем отличается).

Эфрос: Мне казалось, что я хорошо придумал, но однажды на спектакле был Виктор Сергеевич Розов, и он мне сказал: «Знаешь, Толя, я бы дальше пошел, я бы сделал так: выходят Степан с Дуняшкой и вроде хотят что-то поменять, а потом посмотрели, махнули рукой и ушли. Что, мол, менять, и так сойдет, все одно и тоже». Гениально Виктор Сергеевич придумал!»

Один юноша выступал, лет шестнадцати, и сказал: «Это что, новаторство? А если на сцене повесить два треугольника, это тоже будет новаторство?!»

Эфрос: Может быть. Дело не в том, сколько треугольников, а в том, насколько интересен смысл, идея автора…

Я волновалась, сочувствовала Эфросу, мне так не нравилось, что его «ругают». А он старался не раздражаться, не обижаться, очень внимательно и доброжелательно выслушивал. Сколько ему в жизни пришлось испить таких «обсуждений». По-моему, его удивило, что совсем молодые люди так консервативны, так агрессивны к необычному.

В конце вечера Анатолий Васильевич. сказал:

- Почему вам хочется, чтобы все было, как положено, как вы раньше видели, «как должно быть»? Вам кажется, что это будет реалистично? Но ведь реальность всегда неожиданна и неповторима. Это жизнь, а не копия жизни, не «как будто».

Мой сын учится в третьем классе. Ему задали сочинение «Как я провел лето». Он написал три предложения и говорит: «Я больше не знаю, что писать». Я посмотрел, у него написано: «Летом мы жили на даче. Погода была хорошая, и мы купались в речке. Лето я провел хорошо». И больше он не знает, что писать! Я говорю: «Ты вспомни, как мы там жили! Помнишь, однажды мы встали рано-рано, был дождик, помнишь, как мы надевали сапоги и пошли грибы собирать? А какие капли на мокрых листочках висели? Какие они были прозрачные! А листочки все разные. А как пахло лесом, сыростью, а грибы как пахли… Помнишь?».

Так я узнала, что у А. В. есть сын, на три года моложе меня, и почему-то думала об этом мальчике-третьекласснике, как он сидит над тетрадкой, вспоминает лето.

Спустя несколько десятилетий, на спектаклях режиссера и художника Дмитрия Крымова я убеждаюсь, что он научился понимать и чувствовать и цвет, и звук, и смысл…по-моему, смысл жизни…

Не пересказывать же, в самом деле, все «заседания» Клуба. Приходили и Славина с Золотухиным из только появившейся «Таганки», и необыкновенная Цецилия Львовна Мансурова, и Наталья Сац, и популярный тогда бард Михаил Анчаров, и многие-многие.

На всю жизнь запомнилась экскурсия за кулисы ЦДТ. Может быть, потому, что она была первой в моей жизни, может быть, потому что тогда еще работали «цеха» - мастерские по производству париков, реквизита, макетов, костюмов, - сейчас они практически везде уничтожены. Мне, честно говоря, до сих пор кажется, что нам тогда удивительно интересно и подробно про все рассказали, потому и помнится.